В конце ХIХ века политическая культура консерватизма отражала противоречивое состояние социально-экономических и политических реалий России. Консервативная идеология, реализовавшая себя как консервативная политика, теряла свою значимость в политическом менталитете общества. Поэтому шел поиск новых установок, которые могли бы стать базовыми для консервативной политической культуры и тем самым сделать актуальными в сознании общества принципы и приемы консервативной политики. В этой обстановке консервативное мышление стремилось прежде всего найти новые основания для синтеза «государственной идеи» М.Н. Каткова с философией Н.Я. Данилевского и теориями народа и общества славянофилов и почвенников. Наиболее заметной попыткой приспособить православно-монархические идеалы к новым социальным и политическим условиям стала концепция монархизма Л.А. Тихомирова с ее обоснованием проекта идеальной монархической государственности.
Проблема оппозиции «повсеместному отрицанию власти» (Ф.И. Тютчев), открывающему дорогу личному произволу — была главной темой консервативного пореформенного мышления в 1860–1870-х годах. Тон, заданный в пореформенное время М.Н. Катковым, К.П. Победоносцевым, В.П. Мещерским (1) — это последовательная теоретическая и политическая апология самодержавия. Суть своего мировоззрения Катков сформулировал на страницах «Московских ведомостей» так: «Говорят, что Россия лишена политической свободы; говорят, что хотя русским подданным и предоставлена законная гражданская свобода, но что они не имеют прав политических. Русские подданные имеют нечто более чем права политические; они имеют политические обязанности. Каждый из русских обязан стоять на страже прав Верховной Власти и заботиться о пользах государства. Каждый не то что имеет только право принимать участие в государственной жизни и заботиться о ее пользах, но призывается к тому долгом верноподданного. Вот наша Конституция»(2).
В рамках нашего исследования, преследующего цели систематизации главных признаков политической культуры интеллигенции XIX века, можно не вдаваться в подробности полемики и аргументов пореформенных консерваторов. Применительно к теме «власть» консервативная мысль 1860–1870-х годов по своему односторонняя в анализе политических событий, сосредоточила свои усилия на разрушении идеального и идеализированного образов антимонархизма.
Обсуждение консерваторами причин кризиса самодержавия, связанное с поисками путей к стабилизации государственной жизни, растянулось на много лет. Среди условий, вызвавших кризисную ситуацию, назывались самые разные: дух либерализма, занесенный с Запада, отчуждение интеллигенции от народа, ослабление роли религии, неправильная постановка учебного дела и т. д. Охранители оказались единодушны в том, что причиной всех затруднений и настроений явились реформы 1860-х годов. Основанные на «фальшивых началах», они расстроили государственный быт, потрясли устои существующих порядков. «Новые учреждения, слишком быстро следовавшие одно за другим», — объяснял М.Н. Катков, — были «не все должным образом и с достаточной зрелостью продуманы, а во многом сфабрикованы по чужим лекалам, и потому они внесли с собой массу представлений, которые не имеют почвы и лишены смысла в России»(3).
Сравнительно-исторический анализ, к которому прибегали консерваторы, стремясь извлечь уроки из европейского опыта, проводя аналогии между кризисом самодержавия и французской монархией ХVIII века, вступали в явное противоречие с их теоретическими установками на «свой» русский путь. Но и подтверждая самобытность России, ее несходство с европейскими странами, консервативная публицистика рассматривала государственную власть и в России, и на Западе как главную силу, организующую общество, по сути его формирующую.
Характерен сам образный строй литературы, раскрывающий представление консерваторов о назначении власти. Так К.П. Победоносцев осознает власть как изначальную и вечную основу самого человеческого бытия. Без твердой государственной политики общество не может функционировать как живой социальный организм. Недаром, по его словам, люди тяготеют к власти столь же сильно, как и к взаимному общению. Власть дается от Бога и потому тот, кто от нее отступается, нарушает не только закон, но и Божью волю. Власть может быть только решительной, последовательной, бескомпромиссной в проявлении своей воли. Изверившаяся в себе, забывшая в своем божественном предназначении, она неизбежно падет, создавая в обществе хаос. «Великое бедствие искать власти и не находить ее или вместо нее находить мнимую власть большинства», — делал вывод обер-прокурор Святейшего Синода, опираясь на пережитый страной опыт и по-своему его интерпретируя. «Не менее, если еще не более печально видеть власть, лишенную сознания своего долга, самой мысли о своем призвании»(4).
Программными для консервативной политической культуры властеотношений стали примат идеологии, критика демократии, отказ от принципа «всесословности», задача ревизии реформ и формирование нового образа религиозно-национальной политики. Связующим звеном всех этих вопросов в единое целое является концепция монархической власти.
Оригинальную аргументацию в пользу консерватизма и монархии, долгие годы реально влиявшую на политическую мысль и практику России предложил М.Н. Катков. Его воззрения составляют содержательный момент консервативного концепта русской монархии, как он существует в отечественной политической культуре. В этой связи в контексте нашего исследования следует акцентировать некоторые тезисы Каткова. Прежде всего, подчеркнем, что Катков был верен духу и букве знаменитой уваровской формулы, выразившей сущность русского консерватизма в XIX веке — «православие, самодержавие, народность».
Он следует в своей политической аргументации положениям органической теории социально-политического развития: на определенном этапе развития культурно-исторического организма формируется духовный организм, складываются общественные отношения, из которых развивается государство; в народе пробуждается «самосознательный» и свободный дух, способный понять истинную религию и образование. Государство, собирая и сосредоточивая власть, создает свободное общество. Для Каткова понятия свобода и власть равнозначны и взаимосвязаны. Вопреки сложившемуся в консервативной идеологии мнению об отрицательной сущности идеи свободы и о положительном влиянии начала принуждения, Катков отстаивает идею о том, что свобода возможна только там, где присутствует власть, способная защитить личную свободу людей, и, таким образом, пытается включить «свободу» как конструктивный элемент в основы государственности и общественности. По Каткову, власть является элементом общественности, а государство — завершением системы общественной власти. Люди обретают в лице государства высшую свободу(5). И, таким образом, по мере «развития правильного, благоустроенного государства развивается и укрепляется в своих основах свободное общество, и государственное начало становится крепкой основой свободы»(6). Условия, необходимые для правильного функционирования государства — правильные взаимоотношения между государством и обществом, которые должны гармонично сосуществовать как единое целое и ни в коем случае не подавлять друг друга, что жизненно необходимо для свободы и власти: «…человеческое общество невозможно без посредства государственного начала», — писал он(7).
Свое единство государство и общество находят в верховной власти, а именно в монархии; государство служит для защиты свободы личности, вместе с тем, общество находится в непосредственной связи с государством. Такая позиция обусловила обоснование им идеальной власти(8). В единовластии Катков видел исторический прогресс и процесс становления и развития государственности. К этому он добавлял, что государство не устанавливается, пока не прекращается всякое многовластие.
С точки зрения Каткова политика и мораль (как обусловленная религиозным началом), исключают друг друга и совершенно несовместимы. Этот «аморализм» Каткова является реакцией на сложившуюся в России ситуацию, которая была связана с распространением неприемлемых для Каткова революционных и нигилистических течений. Трезвый анализ сложившейся политической ситуации в стране не поколебал веры Каткова в торжество монархического принципа в России: нужно исходить из того, что самодержавие незыблемо. «Это государство есть до бесконечности организованная индивидуальность, своеобразная и сама себе равная»(9). Именно за сохранение этих основополагающих законов, которые определяли будущее развитие России, и выступил Катков.
В отличие от К.С. Аксакова, в публицистике которого можно найти «постоянное противоположение государства — народу, правды внешней — права, правде внутренней — совести» и, который большое значение придавал «истинам вечным, началам любви и справедливости», хотя так же, как и Катков, был предан православию и отечеству, Катков свою преданность выражал в иных формах. Он пишет о том, что «милосердие к людям требует не поблажки, а решительного противодействия тому, что их губит»(10). Ослабление власти неизбежно порождает смуту, начинается разложение, «совершаются насилия», «колеблются основы всякой нравственности», «дух растления овладевает умами», и вместо явного правительства появляются тайные, «действующие тем сильнее, чем слабее действие государственной власти»(11). Кроме того, падает общественная и государственная дисциплина. Избежать такого состояния Катков предлагает с помощью «страха», утверждая, что страх побеждается только страхом, а «пагубный страх перед темными силами может быть побежден только спасительным страхом перед законной властью»(12). В конечном счете, монархическая идея в интерпретации Каткова сводилась к следующим основным положениям. Монарх стоит вне частных интересов, он связывает «воедино все сословия народа». Монархия, владея самой сильной центральной властью для подавления всякой крамолы, наилучшим образом обеспечивает порядок и разрешает все социальные противоречия. Монархия, упраздняя всякую другую власть и претензии на посредничество между народом и государем различных социальных сил и институтов, дает возможность развиваться широкому народному самоуправлению и обеспечивает «народную свободу» больше, чем любой «конституционализм», «представительство» и т. п. И, наконец, монархия, «органически связанная с национальной почвой страны», с ее историей и с ее будущим — единственно возможная форма правления в России. «Если вырвать с корнем монархическое начало, — не уставал повторять Катков, — оно выродится в деспотизм диктатуры, а если уничтожить аристократический элемент в обществе, его место будет занято бюрократами или демагогами, олигархией самого дурного свойства»(13).
Катковская аргументация была влиятельна с 1860-х годов более двадцати лет. В последние десятилетия XIX века российский консерватизм меняет свой облик. Это уже не консерватизм, защищающий крепостное право, но это и не консерватизм, допускающий его. Дворянский реванш 1880-х годов и усиление консервативных настроений в обществе, заметное уже в 1860-е годы (после Польского восстания 1863–64-х годов и каракозовского выстрела 1866 года), приводят к новому слиянию самодержавной власти и консервативной идеологии. Консерватизм 1880–90-х годов отличает элемент ностальгии. Концептуально он оформляется в концепции монархической государственности Л.А. Тихомирова.
Трактовка идеи государственности как базовая для политической культуры консерватизма в конце XIX века трактуется рядом авторов как инвариант ее утопического измерения. Так И.А. Исаев, рассматривающий философию государственности Тихомирова в контексте развития политической утопии в России рубежа ХIX–ХХ веков, характеризуя ключевые моменты его концепции «монархической государственности» (принципы идеальной монархичности; проблемы социальной целостности; вопросы будущего монархической идеи; понимание демократии, бюрократии и абсолютизма), выделяет главное, чем примечателен Тихомиров в истории отечественного консерватизма — ему «удалось наиболее определенно сформулировать одну из важнейших идей, развитую и подхваченную последователями — идею идеократии, т. е. такой системы авторитарного властвования, в которой консолидация осуществляется на основе некоего руководящего принципа, мировоззрения или идеала»(14). В системе взглядов Тихомирова таким принципом, безусловно, является идея монархии — «политико-правовая конструкция» сильной и идеальной государственности, которая вырастает из основного драматического противоречия консервативного мировоззрения — несовпадения идеала и практики, «романтического» и конкретного (бюрократического) консерватизма, из противоречия между консервативным идеализмом и консервативной политикой. Как считает И.А. Исаев, столкновение консервативного сознания с «грубо и реально» существующим порядком вещей вызывает к жизни консервативную утопию, спецификой которой является социальное проектирование, направленное на преображение существующей системы, но которую «в силу внутреннего смысла» оно одновременно стремится сохранить(15). Под влиянием «идеалистических и утопических допущений», присущий консервативному мировоззрению этатизм определил главное направление конструирования утопии новой государственности, которое наиболее полно отразилось в концепции Л.А. Тихомирова, в его стремлении выделить и сохранить некий мировоззренческий стержень (в данном случае идею государства), сопровождающемуся уверенностью в том, что сохранение старых социальных и идеологических форм оказывается все-таки невозможным.
В контексте нашего исследования отметим, что «утопизм» консервативной идеологии обусловлен не столько внутренней логикой аргументации или фантастичностью политических проектов, сколько акцентом на роли моральных проективных составляющих в модели политической культуры пореформенной России. Именно сложность трансформации моральной установки в норматив практической политики, несоизмеримость самих масштабов нравственного императива с реальными возможностями государственной политики и имели своим следствием схематизм, дидактику многих положений консервативного политического проекта. Поэтому, одним из самых самобытных мыслителей, исповедовавших кредо монархической государственности, можно считать Л.А. Тихомирова. Его поворот от революционности к монархизму стал не только знаковым событием, свидетельствующим о кризисе радикальной политической культуры, как она конципировалась в политическом мышлении интеллигенции, но и обнаружил определенную перспективу в эволюции самой сути доктрин политического преобразования России.
В рамках данной темы принципиально важно, что в среде консерваторов общие основы государственности и природы власти снова потребовали к себе пристального внимания. Тихомиров осознает, что под влиянием превратных понятий о свободе, отношение общественного мнения к идее власти сделалось чрезвычайно отрицательным, и это вынуждает большинство людей трактовать ее как некоторое необходимое и неизбежное зло. То есть представитель консервативной идеологии, которой в целом свойственно недоверчивое отношение ко всякого рода теоретизированию, отчетливо декларирует необходимость рационального и научного подхода к задачам политического самопознания и, соответственно, политического действия. «Вообще для сознательного действия, — утверждал мыслитель, — мы должны знать не только историческую практику, но самый идеал данного принципа»(16).
Последнее обстоятельство, на наш взгляд, представляется наиболее важным для характеристики идеократического момента, как он присутствует в концепции Тихомирова. Очевидно, что идеократическая модель социума, предложенная Тихомировым, была одной из составляющих реакции русской мысли пореформенной России на идею прогресса и усилившейся сциентизм. Однако, необходимо подчеркнуть и то, насколько тесно консервативное мировоззрение оказывалось связанным с конкретно-историческим и конкретно-национальными условиями существования(17). В этом смысле идеократия Тихомирова, является, во-первых, выражением идеи национального своеобразия складывания и развития верховного принципа монархии в России. Во-вторых, в отличие от предыдущей отечественной консервативной традиции, идеократия есть обозначение вопроса о власти идеи не только как вопроса об историческом, политико-практическом, культурологическом и т. д. утверждении и обосновании монархической идеи в России, но и о ее научном познании, рациональном и логически выверенном доказательстве, о национальном самопознании, о создании философии монархии, наконец. его теории государственности и, шире — консервативной доктрины. В данном контексте важно, что Тихомиров действительно является автором «идеократического» мифа о «некоторой непохожести России на другие страны»(18). Обоснование своеобразия этого мифа достаточно ярко иллюстрируется Тихомировым на примере рассмотрения разновидностей монархической власти.
По мысли автора «Монархической государственности», в мировой истории заметную роль играли три вида монархического принципа. Монархия деспотическая и монархия абсолютная — это искажения монархического принципа властвования. Деспотизм, или самовластие, характеризуется отсутствием объективного руководства волей монарха. Эта власть основана на ложных религиозных концепциях и поэтому порождает из личной власти произвольную, т. е. деспотическую власть. Ее критика Тихомировым традиционна, да и он сам мало уделяет ей внимания. Основной критический пафос Тихомирова направлен, в первую очередь, против абсолютной монархии. В принципе, будучи по сути своей неограниченной, монархическая власть «менее всего отличается абсолютизмом»(19), — писал он. Она имеет власть не в самой себе, а потому абсолютною властью может обладать только та сила, которая «ни от чего, кроме самой себя, не зависит, истекает из самой себя. Таковой является власть демократическая, которая есть выражение народной воли, властной по тому факту, что она есть воля народа, власть из себя происходящая, и тем самым абсолютная»(20). Абсолютизм, по Тихомирову, и этимологически, и исторически означает абсолютную власть государства и таким образом, «выражает не форму, не образ правления, но способ его»(21). Когда народ сливается с государством, создавая абсолютную государственную власть, он не признает по нравственному состоянию никакой власти, стоящей выше собственной силы. Следовательно, абсолютизм присущ демократии. При единоличности власти в демократическом обществе он считается и называется монархией. «Однако в сущности это вовсе не монархия, а некоторая диктатура. Тут монарх обладает всеми властями, все их в себе сосредоточивает, но Власти Верховной не представляет. Все власти, у него сосредоточенные, суть власти народные, ему только переданные временно или навеки…»(22).
Итак, монархия имеет три главные формы:
1) Монархия истинная, самодержавная, составляющая верховенство народной веры и духа в лице монарха. Он «неограничен ни в чем… человеческою властью или народною волей, но… не имеет и своей воли, своего желания. Только голос правды Божией слушает он в совести своей. Его самодержавие не есть привилегия… а есть тяжкий подвиг, великое служение, верх человеческого самоотвержения, „крест», а не наслаждение»(23).
2) Монархия деспотическая, самовластие, дающее монарху власть верховную, но без обязательного для него известного для народа религиозного содержания.
3) Монархия абсолютная, в которой монарх имеет только власть управления, но не верховную власть, остающуюся у народа, «хотя без употребления, но в полной потенциальной силе своей»(24).
В исторической действительности эти формы монархической власти смешиваются в различных комбинациях. Однако в самом их существовании прослеживается один общий принцип, состоящий в постоянном стремлении монарха вести свою власть «по пути прогрессивной эволюции»(25), которая заключается, по Тихомирову, «в приближении искаженных форм к истинному самодержавному типу монархии»(26). Переход от абсолютизма к самодержавию ведет монархию к усилению и расцвету. Регрессивная эволюция — к упадку или даже гибели.
Характер эволюции власти зависит опять-таки от степени ясности осознания народом своего высшего нравственного, религиозно-этического идеала. Так, влияние религиозной идеи может придавать абсолютизму оттенки верховной власти. Падение религиозных идеалов способно превратить монархию чистую, самодержавную в деспотическую, а укрепление нравственных идей может повышать самовластие до истинного самодержавия(27).
Обобщая вышеприведенные формулировки, можно заключить, что теория монархической государственности Тихомирова представляет своего рода опыт создания целостного культурно-социального идеала: этот идеал постулируется и аргументируется ее автором в контексте обоснования первостепенности для общественной консолидации принципов религии и морали. Такое объяснение логично, если исходить из того, что Тихомиров стремился в своих рассуждениях обновить и модернизировать консервативно-охранительную идею монархии в России с целью привлечения на ее сторону как можно более широких кругов общества. Этой задаче подчинены и его трактовка моральных и религиозных принципов как базовых структур монархической государственности, и создание новой для общественной мысли рубежа веков теории «прогрессивной эволюции» российского самодержавия, служившего, по глубокому убеждению Тихомирова, на всем протяжении исторической истории «примиряющей силе высшей правды»(28).
Анализируя конкретные условия реального существования монархического принципа, рассматривая функции монархической организации власти и государства, Тихомиров часто возвращается к вопросу о взаимоотношениях общества, государства и власти, расставляя свои акценты касающиеся целей и обязанностей государственной и верховной власти в сфере жизнедеятельности личности и социума. Иными словами, он рисует образ идеальной монархии, реализующей правильную, т. е. соответствующую психологическим и религиозно-нравственным основам своего верховного принципа, монархическую политику(29).
На примере аргументов, выдвинутых Тихомировым в обосновании актуальности монархического принципа для России, можно сделать концептуальные выводы о новых моментах в консервативных установках конца XIX века. Во-первых, отметим, что в целом консервативному сознанию Тихомирова присущи романтизация существующего порядка и утопизм, связанный с представлением о будущем этого порядка. Драматичен сам факт несовпадения его консервативных идеала и практики, столкновения консервативного романтизма с реальной политикой. Во-вторых, попытки выйти из противоречий между ними вылились у Тихомирова в символизацию традиционалистских политических мыслительных стереотипов, что наложило на консервативную модель отпечаток утопического конструирования, хотя Тихомиров трезво оценивает существующее положение вещей. Историзм консервативного мышления — с его обращением к идеалам и ценностям, почерпнутым из истории, оказался (это видно на примере воззрений Тихомирова), достаточно эффективным и для анализа настоящего; весь проективный потенциал консервативной установки переносится на утопическое преображение этого настоящего, потому что именно в силу самого внутреннего смысла консервативного мироощущения оно не склонно требовать изменений и ограничивается идеализацией прошедшего исторического опыта, переносимого на будущее.
Попытка Тихомирова очертить правильную политику русской монархии, которую он характеризует в перспективе как идеальную, — не исключение в социально-политических утопиях консервативного сознания рубежа ХХ века. На наш взгляд, конструирование Тихомировым монархического идеала и выявление принципов монархической политики, основываются у него на трезвом и реалистичном анализе русской пореформенной действительности; но они сопровождаются идеализацией уходящих в прошлое институтов русской самодержавной монархии.
Достоинства монархии анализируются Тихомировым с единственной целью — определить политические приоритеты власти: «Сознание преимуществ монархии… должно составлять основной пункт монархической политики»(30). Для твердого, правильного и, что самое главное, успешного действия монархия должна помнить, что она действительно составляет высший из всех принципов верховной власти. Русской монархии не хватало именно этого сознания важности политического. Так, анализируя современное ему социально-экономическое и политическое положение России, Тихомиров приходил к выводам, согласно которым причины кризисного состояния российского государства как раз и заключались в том, что русские перестали быть «самосознающей нацией, понимающей саму себя и живущей сообразно со своими сильными, идеальными сторонами»(31).
Монархия нуждается для своего сохранения и развития в том, чтобы в нации существовал абсолютный нравственный идеал, не подчиненный, не утилитарный, а верховный. Так как монархическая власть признается и поддерживается только той частью нации, в которой живет «сознание верховенства нравственного начала над всеми остальными», в своей исповедной политике монархия должна стремиться к поддержанию именно таких элементов «национальной души». В этом отношении монархическая политика должна придерживаться двух правил: 1) монархическая верховная власть может держаться лишь на почве национальной религии; 2) она должна всеми силами способствовать прогрессивной эволюции религиозного сознания нации(32).
В свете данных требований, отношения монархии к религии наиболее адекватны истинной политике с точки зрения создания их союза, который достигается подчинением монарха религиозной идее и личной принадлежностью к церкви, при независимости его государственной верховной власти. «Это можно назвать — замечал Тихомиров — истинным выражением теократии (а не иерократии), то есть владычеством Бога в политике посредством царя, Богом (а не церковной властью) делегированного»(33). Поэтому для того, чтобы нравственное начало могло оказывать свое благодетельное влияние на политические отношения, необходимо, чтобы источники его возникновения были независимы от государства. Разумная государственная политика в этом вопросе состоит в том, чтобы никак не подрывать источников нравственности. «Если Монархия начнет работать над подчинением морали политике, — писал Тихомиров, — подчинять нравственное начало государству — она тем самым отнимает у нравственного начала его верховенство, а стало быть, уничтожает и себя как силу верховную. Все это делает обязательным для монархии — хранить самостоятельность тех религиозных учреждений, в которых нация живет духовно, своим религиозно-нравственным содержанием»(34). Все это вместе взятое, означает, что «Церковь должна быть самостоятельной и влиятельной силой нации»(35).
Таково в целом понимание Тихомировым задач монархической политики в отношении своего нравственного идеала и питающего его религиозного начала. Однако характеристика идеальной политики монархической власти будет не полной, если не остановиться еще на одном аспекте философии государственности Льва Тихомирова — мы имеем в виду проблему национальных целей политики. Тихомиров убежден — разум в политике связывает конкретные текущие государственные дела с вопросом о «целой жизни нации, о ее исторических судьбах». Русский самодержавный строй Тихомиров именовал «глубоко национальным»(36). Национализм означает для него принцип, согласно которому «мы должны, жить сообразно… своим национальным чертам, ибо только создавая жизнь, с ними сообразную, мы можем руководить ею и жить счастливо, можем работать энергично и производительно, возвышая свою нацию и в ее работе давая кое-что полезное для человечества вообще»(37). Таким образом, политика должна относиться к исторической жизни нации и государства целостно, служа высшим и общим целям этой жизни. И поэтому общие цели монархии «могут быть только национальными, и, в своем разумном и благородном смысле, политика может быть только национальною»(38).
Однако это не означает, что она имеет национальные эгоистичные цели. Как и другие русские консерваторы Тихомиров верил в силу и универсальные возможности русского народа России: «русская национальность есть мировая национальность», она несет идеалы общечеловеческой жизни. «Именно эта черта и делает русский народ великим мировым народом»(39). Таким образом, вопрос заключается не столько в «племенном эгоизме» политики, сколько в том, что всякая великая нация, служа всему человечеству, осуществляет различные стороны общечеловеческого блага. «Но для того, чтобы служить человечеству — нация должна жить не день, а века и тысячелетия. Политика и указывает… способы осуществления государственных целей в непрерывной связи с историческими судьбами нации… Политика должна быть национальною, иметь своим объектом целостную историческую жизнь нации»(40).
Иначе говоря, монархия возможна лишь для нации, т. е. в обществе с устоявшейся логикой внутреннего развития, с известной преемственной у традицией, с тем, что и составляет «дух народа». Монархия, переставшая осуществлять национальную политику, становится ненужной данному обществу и часто невозможной для него. Все, что политика делает для развития народного благосостояния, умственного и нравственного развития, правильных государственных учреждений, свободы и права личности и т. д., — все это связано не только с потребностями «злобы дня», но и с историческими судьбами нации. «Солидарность отдельных поколений в целостной жизни нации, — умозаключает Тихомиров, — есть основа политики, потому, что чувство это есть душа нации»(41).
В тесной связи с вопросом о необходимости национальной политики видится Тихомировым и конкретная культурно-историческая проблема отношений России и Запада. Заявляя о том, что «мы принадлежим к тем, которые не утрачивают веры в Русский народ, видя его в современным жалком состоянии», Тихомиров в очередной раз присоединяется к общему потоку предупреждений всех русских консерваторов о необходимости избавиться от «печальной черты „обезьянничания»»(42).
Главная «заслуга» в отпадении России от национальных основ общественной жизнедеятельности принадлежит интеллигенции. В своих статьях периода редакторства «Московских Ведомостей» (1907–1913 годы) Тихомиров развивает и углубляет свою критику интеллигенции. И если выступившие в это время веховцы предъявляли ей счет по линии, главным образом, религиозного и этического опустошения, то предвосхитивший эту критику на полтора десятка лет Тихомиров акцентировал теперь внимание именно на «нерусскости», космополитизме образованного слоя российского общества(43).
Выход из создавшегося положения Тихомиров видел в усилении национального элемента во власти, в монархической политике, благодаря чему, по его мнению, усилится и русская нация, и русская монархия. Помимо всего прочего этот национальный элемент необходимо усилить и во внутренней политике. Нужно подчеркнуть, что национализм Тихомирова во многом объясняется не попыткой обоснования возвышения одной нации над другой, но, прежде всего возложением на русскую нацию ответственности за судьбы государства и, соответственно, судьбы наций, населяющих его. Именно заботой о будущем России, которое виделось Тихомирову только в свете развития монархического принципа, продиктованы, по-нашему, не только его взгляды на национальный вопрос, но и в целом представления о дальнейших тенденциях развития государства и, в первую очередь, государства монархического. Степень полноты осуществления задач органического развития нации составляет как раз тот показатель, на основании которого Тихомиров рассуждает о будущем монархии.
Подчеркивая историческую неоспоримость факта монархической власти, Тихомиров доказывает и неоспоримость другого явления, рождаемого вместе с подчинением, свободы. В основу юридических отношений Тихомиров закладывает принципы иерархизма, столь естественные для консервативного мировоззрения. Суть единства власти и свободы заключается в самостоятельности человека, а мнимая противоположность — в разных способах ее реализации. Если свобода предполагает напряжение внутренних сил, равных по значению силе влияния внешних условий на человека, и, соответственно, независимость от этих внешних условий, то власть характеризуется стремлением внутренних сил подчинить себе силы внешние: «способность свободы и власти прежде всего и чаще всего проявляется в отношении других личностей»(44). По словам Тихомирова, вся история «есть история различных приспособлений власти и принуждения, точно так же, как, с другой стороны это есть история человеческой свободы»(45). Иначе говоря, люди постоянно подчиняясь своей природе, направляют до известной степени явления свободы и подчинения, комбинируя их наиболее приемлемым для себя в то или иное время способом. Более того, состояние общества, в котором человек то подчиняется, то подчиняет, нельзя назвать тиранией. По замечанию Тихомирова, «границы, отделяющие благотворное воздействие от зловредного насилия, определяются вовсе не присутствием принуждения»(46). Ссылаясь на К.П. Победоносцева, он утверждает, что в сложной. натуре человека присутствует «несомненное искание над собой власти»(47), которое не есть «выражение слабости», но, наоборот, предстает, — здесь Тихомиров цитирует Победоносцева, — как «сила нравственного тяготения, привлекающая одну душу к другой;.. глубокая потребность воздействия одной души на другую»(48). Подобно тому, как стремление к свободе может вызываться не только могучей силой, но и «грубой необузданностью натуры», так и искание над собой власти не всегда является результатом слабости и может быть следствием «лучших, тончайших свойств природы нашей»(49).
Резюмируя свои размышления о проблеме соотношения власти и свободы, Тихомиров приходит к выводам о том, что свобода играет преимущественную роль в жизни личной, а власть и подчинение — в общественной. С последним тихомировским утверждением тесно связан и вопрос о характере власти, точнее говоря, характере осуществления власти. По его мнению, главной целью власти, проявленной в обществе, было и будет создание и поддержание порядка, в рамках которого формируются определенные представления о необходимом и должном. При этом идея того, что «должно быть», есть врожденная, она вытекает из самой глубины человеческого духа и предполагает наличие единого для всех идеала. Со стороны вопроса о характере власти, это означает, что власть имеет своей целью придать порядку нравственное содержание, делая его орудием осуществления «правды». Именно в поиске этих «более широких, более всеобнимающих» норм порядка и видит Тихомиров «момент зарождения государственной идеи»(50).
Если в сфере общественных отношений порядок вытекает из приспособления к многочисленным частным интересам, то государственная идея ищет порядка, «приспособленного ко всем отношениям, вместе взятым». В силу этого искомый прядок сопровождается и поиском соответствующей власти, т. е. «власти верховной, способной быть выше всех специальных интересов»(51).
Обращает на себя внимание то, что решение проблемы «свобода — власть» является для Тихомирова главной в его философской концепции государственности. Для «реакционного» мыслителя — это нетипичный случай. Консерваторам обычно свойственно отвечать на данный вопрос в контексте критики либеральной по своему происхождению идеи свободы. Попытка же Тихомирова, обосновывающего позитивную роль свободы, включить ее как конструктивный элемент в основы «общественности» и государственности объясняется, на наш взгляд, во многом своеобразным решением и выработкой оригинального варианта взаимоотношений общества и государства.
Так, фиксируя факт противопоставления в политических теориях государства как сферы принуждения и общества как области свободы, Тихомиров постулирует парадоксальный еще со времен Карамзина тезис о совмещении и совпадении интересов свободы и власти в единой точке — государстве: «государство есть в известных отношениях высшее торжество человеческой свободы и главное средство обеспечения для личности ее свободы в обществе»(52). Реализация данного принципа видится Тихомирову в осуществлении людьми «разумной, обдуманной власти над собой». Механизм ее функционирования предстает в виде государственного союза, в котором «народ объединяет свои силы, дисциплинирует их и направляет их для достижения своих целей» со всем могуществом, на которое способна только разумно организованная власть(53). Последняя, конечно, предполагает подчинение, соглашается Тихомиров. «Но, создавая власть, которой должны подчиняться, мы не жертвуем своей свободой. Подчинение условиям природным составляет неизбежный удел существ, не одаренных безграничными силами. Создавая государство, мы, вместо подчинения стихийным силам, подчиняемся самим себе, подчиняемся тому, что сами сознаем необходимым, то есть выходим из слепого подчинения обстоятельствам и приобретаем независимость, первое условие действительной свободы»(54). Как видим, в основу данного вопроса Тихомиров кладет не столько начала власти и свободы как таковых, но выделяет, в первую очередь, такие черты государственности как разумность и сознательность, позволяющие людям и обществу определяться в выборе необходимого подчинения или допустимого властвования.
В этом контексте рассматривает Тихомиров и потребность в правильном понимании границ власти вообще и, главным образом, государственной власти. Именно разумность лежит в основе сознательного ограничения и нахождения пределов приложения государственного принципа. Речь идет о содержании государственности как высшем союзе, построенном на общем интересе нации(55).
Поскольку идея государства и верховной власти имеет своим источником общечеловеческую потребность в объединяющей идее, то, по мысли Тихомирова, идея государственного союза содержит требование мирного существования в «качественном смысле». Исходя из такого понимания, он и предлагает свое определение государства как «союз членов социальных групп, основанный на общечеловеческом принципе справедливости, под соответствующей ему верховной властью»(56). И таким образом, анализ государственности есть, по сути дела, анализ отношений как раз этих двух элементов государства — союза людей, расслоенных по социальным группам, и верховной власти. Тихомиров рассматривает в единстве нацию и государство, он говорит о «национально-государственном теле», которое состоит из: 1) нации, которая в совокупности отдельных лиц и групп, объединенных общей жизнью, порождает идею верховной власти, «надо всеми одинаково владычествующей»; 2) верховной власти, которая есть конкретное выражение принципа, принимаемого нацией в качестве объединительного начала; 3) государства, как совокупности верховной власти и подчинившихся ей членов нации (т. е. государство — это нация, объединенная верховной властью в одну организацию); 4) правительства, которое представляет собой систему управления, орудие верховной власти для осуществления целей государства, и которое ни в коем случае не должно смешиваться как с государством, так и с верховной властью(57).
Существо дела заключается, по Тихомирову, в строгом различении единой верховной власти и сложного, совмещающего различные принципы управления, правительственного механизма; или, по-другому, верховной власти и создаваемого ею правительства, суверена (Souverain) и правителя (Gouvernement), о чем так убедительно, в понимании Тихомирова, писал в свое время Ж.Ж. Руссо(58). Речь, по сути, идет о единстве верховной власти, неразделимой в своих проявлениях (исполнительной, законодательной и судебной), и «передаточной» власти, органах управления, среди которых разделение компетенции необходимо. Иными словами, разделение властей имеет место только в структуре управления, которая направляется, контролируется и организуется верховной властью. Разделение властей в традиционном, идущем, от Локка и Монтескье понимании, является результатом конфликта между управительными властями и властью верховной, желанием разделенных по функциям органов управления (законодательного, исполнительного и судебного) заместить собою суверена, но в итоге вступающих в противоборство не только с верховной властью, но и между собой(59). Итак, заключает Тихомиров, верховная власть, основанная на одном из трех принципов (монархии, аристократии, демократии)(60), — едина и нераздельна; власть управительная, создаваемая верховной, — в своих сочетаниях и комбинациях этих принципов разнообразна.
Тихомиров считает основные типы правления самостоятельными, имеющими различный смысл и содержание. Иными словами, основные формы власти являются именно типами, но не фазами развития власти; и смену этих форм «можно рассматривать как результат эволюции национальной жизни, но не как эволюцию власти самой по себе», тем более, что «будучи низвергнут в качестве власти верховной, данный принцип власти все таки нимало не уничтожается, а только получает подчиненные функции»(61).
Формы верховной власти обуславливаются нравственно-психологическим состоянием нации — «в той или иной форме верховной власти выражается дух народа, его верования, и идеалы, то что он внутренне сознает, как высший принцип, достойный подчинения ему всей национальной жизни». Как наивысший, этот принцип становится неограниченным, и верховная власть, им создаваемая, ограничивается лишь содержанием своего собственного идеала. Таким образом, Тихомиров здесь выдвигает на первый план тезис об идеократичности власти — «всякая верховная власть идеократична, т. е. находится единственно под властью своего идеала»(62). Отсюда следует, что власть неоспорима, пока совпадает со своим идеалом, и становится узурпацией, когда сама выходит из подчинения ему. От степени ясности осознания всеобщего идеала и зависит, между прочим, выбор той или иной формы власти.
Интересы и нужды личности придают смысл существованию общества и деятельности государства. Возвращаясь к вопросу о соотношении в жизни человека свободы и принуждения, отметим, что он решается именно с этой позиции, предусматривающей факт разделения общественного и государственного существования. «Условие жизни общества, — писал Тихомиров, — есть по преимуществу свободная деятельность личности, свобода ее творчества; условие жизни государства — есть обязательность; ценность общественной работы заключается в богатстве разнообразия творчества; ценность государственной деятельности — в поддержании обязательной однородности рамок (признанных необходимыми)»(63).
Заметим, что с точки зрения концепции гражданского общества, представленные выше рассуждения Тихомирова не совсем оригинальны и, на первый взгляд, вызывают интерес лишь своей консервативной трактовкой теории, разрабатываемой по преимуществу либералами. Однако, в общем русле тихомировской концепции государственности разрешение данной проблемы приобретают совершенно иное звучание, так как именно здесь мыслитель находит основания и аргументы своей критики немонархических видов верховной власти.
Тихомиров включает в нарисованную им схему взаимоотношений общества и государства дополнительный и важнейший в его концепции элемент — верховную власть. Низвергая государство и пытаясь собой его заменить, общество приходит к анархии; когда государство пытается заменить собою общество, оно приходит к деспотизму, уничтожая как свой источник — общество, так и самое себя. Свое единство, по Тихомирову, общество и государство находят в национальной жизни и верховной власти, ею вызванной. Верховная власть, объединяющая элементы «свободного почина», которым развивается общество, и «обязательного единообразия», которым строится государство, является одновременно и представительницей, и охранительницей этого единства. С точки зрения завершенности и полноты, оно единственно возможно лишь при монархии, представляющей верховную власть нравственного идеала, который в сфере обязанностей государства наиболее совершенно и справедливо определяет пределы действия государственной власти.
В силу того, что аристократия(64) как идея верховной власти представлена в прошлом и настоящем человечества весьма незначительно, весь свой скепсис Тихомиров обращает на демократию.
Демократия с его точки зрения пригодна к действию лишь в «некоторых отраслях управительной области», например, области контроля и «всенародного наблюдения» за деятельностью «чиновников или вообще всяких агентов власти», а в качестве же верховной власти — только «в самых малых республиках», в которых «способна действовать непосредственно и прямо». В большинстве же случаев демократия совершенно неспособна к прямому действию и вынуждена прибегать к представительству, «которое создает политиканов, концентрирующих в себе все развратное»(65). В конечном счете, любой демократический строй превращается на практике в «противоположность полнейшую» тому, что предписывают ему теории(66).
Заметим, что критика демократии по линии невозможности прямого и непосредственного волеизъявления, в общем-то, не нова в русской консервативной традиции. Достаточно вспомнить рассуждения по этому поводу, к примеру, Каткова или Леонтьева. Наиболее же близок в данном плане к Тихомирову оказывается К.П. Победоносцев, по существу своей критической логики следовавший в русле тихомировского понимания «великой лжи нашего времени».
С точки зрения Тихомирова любая попытка демократии объединить страну в парламентах оборачивается перенесением в центр, «в сосредоточие власти» всей вражды, всей борьбы, «какая только есть в нации»(67). Следовательно, заключает Тихомиров, демократические учреждения необходимы «вовсе не для проявления народной воли, а как средство внушения народу некоторого подобия воли»(68). Подчеркнем, что критика Тихомировым немонархических видов власти и управления носит строго консервативный характер и исходит, в первую очередь, из неприятия идейно-духовных основ либеральной и радикальной идеологий, главная социально-практическая ущербность которых заключается, по его мысли, в «отпадении» от нравственного источника добра и справедливости в обществе — религиозного начала.
Тихомиров отвергает демократию, демократические устремления революционной интеллигенции, саму революцию. Но он далек от отрицания прогресса. Хотя, по его собственному признанию, в идее прогресса много неясного, вся она сплетена из неточностей, произвольных преданий, часто противоположных и несовместимых, человечество не выйдет из «хаоса мысли» до тех пор, пока не разберется в этом понятии и не выработает правильного его понимания. Существенным недостатком понятия прогресса является то, что под ним часто понимается революционное движение через разрушение. В строгом же научном смысле оно обозначает не что-то отрицательное, а, наоборот, позитивное — дифференциацию, усложнение и расслоение основ общества, происходящее в процессе поступательной эволюции. Отсюда Тихомиров выводит главную установку истинного консерватизма, в отличие от консерватизма ложного, стремящегося к абсолютному сохранению существующего, не принимающего никакого движения и инновации: «Но и консерватизм, который был бы прав как отрицание этого бесплодного революционного прогресса, — заслуживает не меньших упреков, когда ограничивается одним этим отрицанием и не видит перед обществом положительной работы, движения вперед, то есть тоже прогресса, но только в эволюционном смысле»(69). Истинный консерватизм совпадает с истинным прогрессом в том, что оба они поддерживают сохранение общественных основ, обеспечивая их свободное развитие: «Между прогрессом, насколько он существует действительности, и консерватизмом, поскольку он необходим и возможен, с точки зрения жизнедеятельности человека или общества, нет решительно никакой противоположности. Прогресс, насколько он существует в мире, есть только развитие. Но консерватизм, поскольку он есть явление жизненное, есть лишь другое название того же факта»(70). «Общество тем выше, — не устает повторять Тихомиров, — чем самостоятельнее создающая его личность»(71). Поэтому задача общества и государства состоит в уничтожении ничего не имеющего пролетария и превращении рабочего в гражданина, заинтересованного в общественном благополучии. Роль интеллигенции в этом процессе должна быть только вспомогательной. По его мнению, человечество должно избавиться от «тумана химер», «полупьяного существования», в которое оно погружено благодаря иллюзиям народного правления и демократии. И здесь для интеллигенции, «руководящих умов общества» является возможность по-настоящему оправдать свое существование, возвратившись к религиозному пониманию целей жизни и направляя на этот путь все общество. «С умиротворения души начнется оздоровление социального мира»(72).
Список литературы
1. Тяга к твердой власти стало своего рода защитной реакцией общества на нестабильную политическую ситуацию пореформенного времени. Об этом пишет в своей записке царю Б.Н. Чичерин, свидетельствуют В.П. Мещерский, Л.А. Тихомиров.
2. Цит. по: Любимов Н.А. М.Н. Катков и его историческая заслуга. По документам и личным воспоминаниям. СПб, 1889. С.333–334.
3. Катков К.М. Собрание передовых статей «Московских Ведомостей». М., 1897. № 311.
4. Победоносцев К.П. Власть и начальство // Победоносцев К.П. Pro et Contra. СПб, 1996. С.238.
5. См.: Катков М.Н. О печати. М., 1905. С.17.
6. Катков М.Н. К какой принадлежим мы партии? // Русский вестник. 1862. № 2. С.42.
7. Катков М.Н. Заметки // Современная летопись. 1857, январь, кн.1. С.2.
8. См.: Катков М.Н. Самодержавие Царя и единство Руси // Катков М.Н. «Собрание передовых статей «Московских Ведомостей». М., 1897. № 79 от 12 апреля 1863 г. С.167.
9. Катков М.Н. О самодержавии и конституции. М., 1905. С.36.
10. Катков М.Н. По поводу приезда Императора Александра Ш в Москву // Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских Ведомостей». М., 1897. № 196 от 16-го июля 1881 г. С.336.
11. Катков М.Н. Событие 1-го марта // Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских Ведомостей». М., 1897. № 62 от 2 марта 1881г. С.122.
12. Катков М.Н. Событие 1-го марта // Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских Ведомостей». М., 1897. № 62 от 2 марта 1881г. С.122.
13. Катков М.Н. К какой принадлежим мы партии? //Русский вестник. 1862.№ 2.
14. Исаев И.А. Политико-правовая утопия в России (конец XIX— начала XX в.). М., 1991. С. 55.
15. Исаев ИА. Политико-правовая утопия в России (конец XIX— начала XX в.). М., 1991. С. 33.
16. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб. 1992. С. 93. Здесь и далее выделение в цитируемых текстах принадлежит Л.А. Тихомирову.
17. Об этом хорошо рассуждает И.А. Исаев. См.: Исаев ИА. Политико-правовая утопия в России (конец XIX— начала XX в.). М., 1991. С. 235.; Исаев И.А. Превращения монархической идеи // Родина. 1993.№ 1.
18. См.: Неволин С.Б. Лев Александрович Тихомиров // Русские философы (конец XIX — середина XX века): Антология Вып. 2. М., 1994. С. 194.
19. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С. 29.
20. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 98–99.
21. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С. 124.
22. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 99.
23. Тихомиров Л.А. Знамение времени. Носитель идеала. М., 1895. С. 15. В данном случае, Тихомиров практически дословно воспроизводит традиционную характеристику русского самодержавия как «служения», присутствующую в работах Н.М. Карамзина и многих его предшественников.
24. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 100.
25. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 462.
26. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 101.
27. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 100.
28. Тихомиров Л.А. Знамение времени. Носитель идеала. М., 1895. С. 14
29. Политику Тихомиров определяет как «учение об обязанностях государства в отношении общества и личности». Главной задачей политики является трата государственных сил «на полезную работу», при которой общественные силы работают на государство, а не противодействуют ему. Отсюда вытекает требование разумного отношения государственной власти к общественным силам. Задачи «политического искусства» сводятся к тому, что политик должен знать силу своего государства и пределы его действия; знать содержание социальных сил и разумно определять отношение к ним государства; знать условия развития и сохранения государственных сил; знать для этого, в чем государству требуется действовать непосредственно, и в чем оно может и обязано действовать посредничеством социальных сил; наконец, знать особенности силы того принципа верховной власти, который поставлен во главе данного государства. (Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. С.415 и др.)
30. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.435.
31. Тихомиров Л.А. Русский или еврейский вопрос?// Тихомиров Л.А. К реформе обновленной России (Статьи 1909, 1910, 1911 гг.). М., 1912. С. 66. См. также Тихомиров Л.А. Руководящие идеи русской жизни // Там же. С.2 м др.
32. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М. 1992. С. 465.
33. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М.1992. С. 468.
34. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М. 1992. С. 468.
35. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С. 618
36. Тихомиров Л.А. Конституционалисты в эпоху 1881 года. М., 1895. С. V.
37. Тихомиров Л.А. Что такое национализм? // Тихомиров Л.А. К реформе обновленной России. С.48.
38. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.621.
39. Тихомиров Л.А. Что значит жить и думать по-русски? // Тихомиров Л.А. К реформе обновленной России. М. 1912. С.71.
40. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М. 1992. С.621.
41. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М. 1992. С.622.
42. Тихомиров Л.А. Что такое национализм? // Тихомиров Л.А. К реформе обновленной России. С.47; см. также С.65.
43. В 1894 году он замечал: «Наш «передовой» образованный человек способен любить только «Россию будущего», где от русского не осталось и следа», позже уверял читателей «Московских Ведомостей»: «Историческая трагедия нашей интеллигенции состоит в том, что она, по рассудку, по книжным идеалам своим, оторвана от отечества, а по внутренней психологии…все-таки связана с тысячелетней историей его. От этого противоречия стала не только бесплодна, но и разрушительна ее работа, которая ей теоретически кажется «освободительною», практически же не освобождает, а только подрывает, разрушает, деморализует народ». (Тихомиров Л.А. Русские идеалы и К.Н. Леонтьев // Русское обозрение. 1894.№ 10; Тихомиров Л.А. К реформе обновленной России (Статьи 1909, 1910, 1911 гг.). М.1912. С.16.)
44. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.15.
45. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С.33.
46. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993.
47. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992 С.16.
48. Победоносцев К.П. Власть и начальство // Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени М., 1993. С.183.
49. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.17.
50. Тихомиров Л. А Монархическая государственность. М., 1992. С.20.
51. Тихомиров Л. А Монархическая государственность. М., 1992. С.21.
52. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С.35.
53. См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.26.
54. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С.39.
55. В данном случае Тихомиров исходит из определения признаков государства, которое дал Б.Н. Чичерин и цитирует его «Курс государственной науки» (М.1894. Ч.1. С.4 -7).
56. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.31.
57. См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.32–36; Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С.42–43.
58. См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.43–44.
59. См.: Тихомиров Л. А Монархическая государственность. М., 1992. С.49–59.
60. Или в терминологии Тихомирова — «власть единоличная»; «власть некоторого влиятельного меньшинства»; «власть общая, всенародная», которые могут быть «правомерными» или «извращенными» — монархией, способной извращаться в тиранию; аристократией, способной перерастать в олигархию; демократией, способной обернуться охлократией. (См.: Тихомиров Л.А. Тихомиров Л. А Монархическая государственность. М., 1992.. С.60–61)
61. Тихомиров Л. А Монархическая государственность. М., 1992. С.65–66.
62. Тихомиров Л. А Монархическая государственность. М., 1992. С.67–68.
63. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993. С.133.
64. Слабыми сторонами аристократии Тихомиров вслед за Чичериным считает недостаток единства власти и внутренние раздоры; дух корпоративности, ведущий к узости и эгоизму; неспособность к крупным реформам; преобладание частного интереса аристократического сословия над общественным и государственным; препятствование просвещению народа для сохранения своего господства; боязнь диктатуры, вызывающее недоверие к «способностям и энергии даже в собственной среде»» стремление к экономическому господству в ущерб возможности обогащения «народной массы»; чванство, самомнение аристократов и проистекающие отсюда злоупотребления в отношении народа. См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.428–429.
65. См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992. С.434.
66. В «области умственной» свобода дает подчинение авторитетам крайне посредственным; в области экономической — неслыханное господство капитализма и подчинение пролетариата; в области политической «вместо ожидаемого народоправления» — новое правящее сословие. Демократия создает чрезвычайно неавторитетное правящее сословие, управляющее страной с таким произволом, который не может позволить себе ни один из монархов, «растравляющее раны существующего строя», обещающее «кисельные реки» и заставляющее «народ думать, что виновата не система, а люди». См.: Тихомиров Л.А. Социальные миражи современности // Русское обозрение. 1891.№ 7. С.268, 280, 283–284 и др.
67. Тихомиров Л.А. Знамение времени. Носитель идеала. М., 1895. С.13.
68. Тихомиров Л. А Социальные миражи современности // Русское обозрение. 1891.№ 7. С.271.
69. Тихомиров Л.А. Борьба века. М.1895. С.50.
70. Тихомиров Л.А. Борьба века. М.1895. С.53.
71. Тихомиров Л.А. Социально-политические очерки. Очерк 1. Гражданин и пролетарий. М. 1908. С.4.
72. Тихомиров Л. А Борьба века. М.1895. С.61.